Спорт новости в Одессы
Первое за год интервью. В 30 лет она вернулась к жизни буквального с того света. Наталья Целовальникова ехала за рулем в машине Тимура Махаури, которую взорвали 8 сентября 2017 года в центре Киева, рядом с Бессарабкой. Следствие до сих пор закрытое, не говорят – есть ли хотя бы подозреваемые в этом деле.
В авто было трое человек: Тимур Махаури, который погиб на месте, Наталья Целовальникова и ее дочь Мария. Восьмилетняя девочка чудом практически не пострадала. А вот у ее матери были тяжелые ожоги дыхательной части – трахеи и легких. Осколочные ранения правого глаза и руки. Открытый перелом бедренной кости. Врачи планировали ампутацию ноги. Шансов на жизнь в первые недели после взрыва никто не давал. Но ее спасли.
За время лечения Наталья с 56 кг похудела до 40 кг. Сейчас потихоньку поправляется. Лечения обошлась ее семье уже примерно в сто тысяч долларов – все деньги легли на плечи ее мамы и лучшей подруги. Период реабилитации затянется еще на год. Она до сих пор не ходит – нога в гипсе, видит только на левый глаз, на правом – повязка. Ей предстоит еще несколько операций на ногах, руке и глазе.
– Кто вы? Чем занимались до взрыва?
– Мне 30 лет. И я не модель, как все писали после трагедии. Потому, что в моей семье, в принципе, эта профессия не приветствовалась. Мои снимки несколько раз были на обложках журналов. Но это, скорее, хобби. Снималась летом в отпуске. А занималась ресторанным бизнесом родителей. И, поверьте, до этого взрыва я не знала, что такое больница. Раньше никогда не болела.
– Какие травмы у вас были?
– Самое основное, за что боролись, – это спасти трахею, легкие. Я, видимо, глотнула этот воздух и обожгла трахею. Весь сентябрь самостоятельно не могла дышать. Меня вводили в медикаментозный сон. Вначале мы с мамой общались по листу с буквами. Она написала алфавит на бумаге, и я показывала буквы, а мама пыталась понять, что хочу сказать. Только в октябре начала говорить.
– Что помните о взрыве?
– Когда я все это осознала, то сказала маме, что это было какое-то чудо. Потому, что врачи мне говорили: это нереально, что ты помнишь. Возможно, это шоковое состояние. Я помню лишь то, что, как будто, огонь был не изнутри, а мне казалось, что на лобовом стекле. Я понимаю, что все горит, но оно горит вокруг меня. А я сижу в какой-то оболочке, и думаю: “Господи, у меня же дите в машине!”.
Я повернулась назад, и она со мной в этой оболочке. Мы вдвоем с ребенком. Я была за рулем, а она сидела за мной. Я не знаю, что это было… Оболочка движется. Даже не из стекла, а как пузырь. Сверху, будто светится нимб, такой свет очень яркий по кругу, и я понимаю, что мне становится горячо. Думаю: так, значит огонь проникает в эту оболочку и скоро ребенку будет горячо. И я просто кричу, может, в душе. Ведь кричать не могла. Господи, пошли хотя бы одного человека, который вытащит малышку!
Уже в январе я впервые посмотрела то видео, как автомобиль взорвался. Там видно, как подошел один человек через полторы минуты после взрыва. Вот откуда он взялся? Это чудо! Позже я узнала, что это был водитель другой машины – Виталий. Он первый бросился к нам и вынес доченьку на руках, подошел в тот момент, когда машина еще дымилась. Что его сподвигло? Ведь машина могла еще раз взорваться. Благодаря ему, люди увидели, что вытащили малышку, – и другие прохожие начали тушить огонь.
– Почему вы сели в машину погибшего Тимура Махаури?
– В тот день – 8 сентября 2017 года – я была в эйфории, что, наконец, я снова с дочкой. Бывший муж практически год не разрешал с ней видеться. Никаких предчувствий не было. Мы купили фруктов в супермаркете и должны были ехать в салон делать прическу дочке. У нее на следующий день должна была состояться репетиция по бальным танцам к ежегодному Венскому балу. Я, когда вышла из супермаркета, позвонила своему водителю, но он был в пробке. И Тимур предложил взять его машину. Он не должен был с нами ехать, буквально в последнюю секунду сел в машину.
Я села за руль. Тимур обычно не водил машину. Мы выехали из “Арены”, была большая пробка. Ехали, пели, только развернулись – и тут же машина взорвалась.
– Как вы познакомились с погибшим Тимуром?
– Мы познакомились в марте 2017 года. Мне, поистине, тяжело говорить об этом. Поскольку потеря этого человека для меня болезненна. Сначала ушел из жизни мой дедушка, который был фундаментом нашей семьи, потом мой отец… И после потери этих мужчин, я не находила заботы и поддержки. Когда познакомилась с Тимуром, он знал о моей нелегкой ситуации в личной жизни и сделал так, как бы поступил настоящий мужчина. Он мирно, и без моей просьбы, кстати, переговорил с моим экс-супругом. В итоге, все решилось благополучно и мне вернули, наконец-то, дочь. Договорились быть друзьями. Тимур был очень добр ко мне, и вы не представляете, как его любили все дети вокруг. То, что случилось, ужасно. Я и предположить не могла, что такое возможно в реальной жизни. И я всегда буду помнить о Тимуре, как о добром человеке.
– Сейчас дочь живет с вами?
– К сожалению, нет. Мы виделись всего четыре раза за год.
– Как вы справляетесь с физической и с душевной болью?
– Во мне намного больше добра, чем было до взрыва. Я не ожесточилась, не стала ненавидеть. Наоборот, понимаю, что все наши эмоции – это удел слабых. Надо уметь всегда находить компромиссы, чтобы в душе было больше добра. Потому, что кроме этого, нет ничего ценнее в жизни.
– Мужчина, который первый бросился к машине и вынес вашу дочку на руках – Виталий Пилипчук. Познакомились с ним?
– Да. В январе он приехал ко мне на день рождения. Привез подарки мне и дочке. Я считаю, что в момент взрыва, я вымолила его у Бога. Он очень добродушный. Сдавал кровь в первые дни, когда я лежала в реанимации. Привез своих друзей – и они сдавали кровь. Я ему всегда буду благодарна за спасение дочки.
Я благодарна всем людям, которые бесстрашно ломили машину, доставали меня. Это какой добрый самоотверженный народ в Украине! Люди, я не знаю никого из вас лично, не знаю по именам, – но я вам очень благодарна за жизнь дочки и свою!
– Как себя чувствуете сейчас?
– Я практически не изменилась. У меня не было 60% ожогов, как писали. Не знаю, это чудо-чудо! Такая взрывная волна и я была в шёлковой майке, джинсах. Но у меня ожоги только на руках и ноге. Ни живот, ни спина, ни лицо – не пострадали. Это немыслимо!
Ходить при этом еще не могу, только встаю – несколько раз в день, минут на 10. Поскольку на левой ноге у меня повреждена ахиллова связка и она в таком пластмассовом сапоге.
Правая нога, где был открытый перелом бедренной кости, до сих пор в гипсе. Гипс крепится вокруг ноги и поясницы. И правая рука поломана – еще предстоит операция. Получается, что целая только левая рука. Костыли. Пластиковый сапог. Гипс. Трансформер, в общем. Физически сделать шаг очень сложно.
Также предстоит операция на правом глазе – там осколочное ранение. Приезжали врачи и сказали, что глаз не видит. А потом глаз начал реагировать на свет и цвет, и врач сказал, что первый раз такое видит в своей практике.
– Почему вы не показываете свое лицо?
– Я с детства не люблю эмоции жалости. И я не люблю, когда я кого-то заставляю страдать или плакать. Я не хочу, чтобы меня жалели. Я понимаю, что люди мыслящие и разумные, понимают, что мне сейчас нелегко. Но это не значит, что я сейчас должна плакаться и показывать свои раны. Я борец!
– Как проходит ваш день? Чем занимаетесь?
– Сейчас я живу дома. Но осенью снова поеду в больницу. Я практически все время сижу или лежу. Учу французский, читаю по-английски и пишу книгу о пережитом. Хочется что-то полезное сделать для общества и показать, как бы не было тяжело, не опускать руки. Очень важно, как в одной песне: “Не страшно упасть. Страшно подняться до точки, где больше не важно”. Главное, чтобы этой точки у каждого из нас не было, чтобы мы не боялись подыматься. Как бы не было тяжело. Потому, что мне очень тяжело физически…
– О чем мечтаете?
– У нас с малышкой одна мечта – чтобы мама выздоровела. Чтобы мы вновь катались на роликах. Я, конечно, улыбаюсь и думаю: дай Бог пойти. Но я обещаю, что буду делать все, чтобы мы с Машенькой покатались на роликах.
– Что мотивирует красивую, но лежачую уже год девушку, – не унывать?
– Мотивирует – любовь к жизни и семье. Я не могу без позитива. Со всеми страхами и болью, справляюсь, когда улыбаюсь. Вы не представляете, как я хохотала, когда увидела себя в зеркале. У меня была супер-стрижка – меня в октябре побрили налысо. Поскольку мама пыталась вычесывать эту гарь из головы, но не получалось. И вот, когда я приехала домой, волосы начали отрастать в разные стороны. Я до этого не знала, что такое короткая стрижка, поскольку с детства ношу длинные волосы. Я проехала в коляске мимо зеркала и боковым зрением увидела себя. Как начала смеяться. Говорю: “Мамочка, ты свою дочь видела?”. Это просто воробей после дождя.
Беседовала корреспондент ТСН Валентина Мудрык
источник: tsn.ua
SEO продвижение в Одессе
